Но даже те крохи, которые остались, имеют право на существование, и мне кажется, что жители Новошипунова, теперешние и бывшие, должны знать, чтить и помнить с чего начиналась их маленькая родина...

Я счастлива, прикоснуться к историческому прошлому Новошипунова, проникнуться к судьбе каждого жителя села, к судьбе наших предков. Выражаю огромную благодарность лично Геннадию Анатольевичу Акулинину, более 20 лет проработавшему преподавателем изобразительного искусства в средней школе с. Новошипунова, за сохранение ценных документов исторического прошлого нашего села.

За сохранение рукописей и писем Мироновых Ивана Ивановича, бывшего учителя Новошипуновской школы, и его сестры - Александры Ивановны, так же учительницы.

За сохранение аудиозаписей интервью с бывшим председателем колхоза «60 лет СССР» Тибейкиным Иваном Абрамычем, с другими интересными людьми.

За сохранение большого количества фотографий, газетных вырезок и разных архивных документов, представляющих историческую ценность, а так же за помощь в подготовке и публикации материала.

Хотелось как-то систематизировать архивный материал, но это работа кропотливая и долгая. Поэтому, решила публиковать отрывки по мере прочтения рукописей.

Н.Черникова,

г.Новосибирск - с. Новошипуново,

2017 год.

В семье уже росло пять дочерей: Александра, Варвара, Ксения, Зоя, Мария. И вот на свет появился мальчик, нареченный Иваном. И самое главное то, что в будущем Иван будет писать историю. Историю родного села Новошипунова. Но до этого еще много лет нужды, войн, преобразований, когда чуть ли не каждый день Ивана Ивановича мог быть последним в его жизни…

А пока… Своё детство Ваня провел в родительском доме, в сугубо женском сообществе, в окружении старших сестер, о которых история донесла совсем немного сведений.

Это Ксения Ивановна Миронова, в замужестве - Шипунова, была замужем за бывшим военфельдшером Шипуновым Арсением Филипповичем.

Это Варвара Ивановна Миронова, в замужестве Аврова, была замужем за Авровым Дмитрием Порфирьевичем, начальником пограничной почтово-телеграфной станции в Горном Алтае, окончила школу в 1891 г., умерла в Карачаево-Черкесии.

Это Мария Ивановна Миронова, в замужестве Тихомирова, была замужем за школьным учителем Тихомировым Михаилом Васильевичем, который учительствовал в Новошипуново примерно с 1908 или 1910 г. При нём была построена новая школа, в которой впоследствии учился Иван Иванович. Участвовала в спектаклях, была женделегатом.

Это Зоя Ивановна Миронова, 1899 г.р. в замужестве Гаврилова.

И наконец, самая старшая сестра Александра Ивановна Миронова. Александра Ивановна, так же, как и ее брат, Иван Иванович, оставила нам в наследство свои воспоминания. И о них рассказ еще впереди.

Ване еще не исполнилось два года, когда в 1904 году от туберкулеза умер его отец Миронов Иван Кондратьевич. На руках матери-крестьянки, неграмотной, но очень волевой женщины, осталось шестеро детей. В десятилетнем возрасте, заботу о самом маленьком, взяла на себя сестра Александра, по праву старшей сестры, которая была на девять лет старше своего маленького брата, и сыграла особую роль в воспитании и становлении Ивана Ивановича.

Детство Вани протекало на вольном воздухе, среди полей и сопок, покосов и лошадей, на берегах деревенских речек. Будучи в преклонном возрасте, и живя в южном курортном городе Сочи, Иван Иванович Миронов, давая ему напутствие беречь свое здоровье, и использовать поездку в Новошипуново для укрепления его, вот что пишет в одном из писем Гранкину Петру Ивановичу:

«…Ведь верно сказано, что дома и родные стены помогают. Тем более сельский воздух не отравлен никакими газами, мало шума, утрами только крик петухов раздается, да мычание коров – только это будит ото сна, а перевернешься на другой бок и снова заснешь. Желаю от всей души Вам хорошего отдыха, укрепления здоровья в родных стенах. Хорошей и добычливой рыбалки на Маралихе и Выдрихе. В моё ребячье время в устьях этих рек хорошо ловилась рыба, и крупная. Эх, поел бы я жареных пескарей! Их я не видел уже более 30 лет…».

С детства Ваня любил рыбачить. В Маралихе ловил ситечком всякую мелочь матери на уху, а на более крупную рыбешку ходил с удочкой не только на Маралиху, но и на Выдриху, которую в своих записках описывает, как «тихую, мутную и болотистую» речку.

Ванин дед, Кондратий Дементьевич, живший в селе Маралиха, часто навещал их семью, и несколько раз возил Ваню к себе, тогда еще семи-восьмилетнего ребенка, на зимнюю подледную рыбалку в устье реки Маралиха. Дедушка пристраивал мальчика в седло впереди себя, и они верхом на лошади ехали в место, где Маралиха впадает в Чарыш.

Вот что пишет в своих воспоминаниях об этой рыбалке Иван Иванович, десятки лет спустя.

- «На реке дед устраивал изо льда избушку, покрывал ее камышом и соломой, вдоль стен изнутри делал изо льда лежанки, застилал их соломой, сеном или прутьями, сверху клал шкуры, овчины, или палатку из толстого самодельного полотна. Посередине избушки прорубал лед, делал прорубь со ступеньками, а чтобы случайно не свалиться в эту прорубь, делал изо льда оградку.

Из дома привозил специальный лист железа с четырьмя железными столбиками-рогульками, несколько кизяков из навоза, по берегам реки нарубал сухого тальника для костра. Костер разводил на железе, на рогульки вешал котелки для чая, для сухарницы, или ухи из рыбы. Сбоку ледяной избушки делал укрытие для своего коня Гнедка, для которого привозил из дома сена.

Ледяной пол устилал камышом, а сверху соломой, чтобы конь не стоял на льду, или не ложился на него. Гнедка дедушка очень любил и берег его. Умер дедушка, когда мне было 10 лет».

Ваня безумно любил лошадей, и с детства считает лошадь самым лучшим и верным другом, не раз спасшим ему жизнь в лихие годы гражданской войны. Когда умер его дед, то вместе с коровой Синюшкой, которая за два удоя давала по ведру молока, его матери в наследство достался и Гнедко. На этом Гнедке Ваня учился ездить верхом самостоятельно.

Надо сказать, что он и раньше умел управляться с лошадьми, но те были спокойные лошадки, мирные, да и Ваню по малолетству подсаживали в седло. Лошади были настолько смирные, что их невозможно было стронуть с места за узду; приходилось сильно колотить их по бокам пятками ног, тогда только они пойдут, и то – шагом.

Таким был конь у родного брата Ваниного отца Петра Кондратьевича. Чего не скажешь про Гнедка, и в будущем, про боевого коня по имни Мышонок. Это были очень строптивые и сердитые кони. Они никого не признавали, кроме своих хозяев. Тем более удивительно, что мать Вани - Марфа Филофеевна, как-то по-особому умела укрощать строптивых лошадей, и других животных.

Мать сама привела Гнедка из Маралихи, что в 30 километрах от Новошипуново, привязала его в пригоне, где днем находились коровы, а коров загнала под поветь, чтобы Гнедко случайно не изувечил их копытами-блюдцами. Она дала ему хлеба с солью, которые он очень любил, потом сена, а поздно вечером напоила теплым пойлом. И на ночь снова задала сена.

Мальчику она велела не подходить близко к лошади, чтобы Гнедко не оторвался, и не зашиб его. Ваня издали наблюдал, как мать разговаривала с Гнедком, давала ему хлеб, похлопывала его по спине и бокам, вставала на носки пимов, чтобы достать спину, или распутывала челку и гриву. И все время разговаривала с ним ровным, ласковым голосом.

На другой день утром, покормив Гнедка сеном, мать вывела его во двор и привязала к столбу у амбара. Ване велела одеться, дала ломоть круто посоленного хлеба. Мать велела идти за ней, и держать ломоть хлеб со стороны коня. Кстати, правило, что к лошади надо подходить с левой стороны, а корову доить – с правой, которому учила его мать, Иван запомнил на всю жизнь. В будущем, это правило очень пригодилось ему в жизни.

Марфа Филофеевна первой подошла к лошади, взяла под уздцы, а Ване велела поднести хлеб ко рту лошади. Гнедко дернулся головой и недовольно всхрапнул, но мать спокойно и ласково, не переставая, разговаривала с лошадью. То ли от материнского голоса, то ли от запаха хлеба, но Гнедко больше не всхрапывал, а потянулся мордой к хлебу. Осторожно взял кусок губами, откусил его, поднял морду и стал жевать хлеб, глядя на мальчика.

Потом мать осторожно встала сбоку Вани, а потом и вовсе встала сзади него, не выпуская поводка из рук. Когда Гнедко съел весь хлеб, он обнюхал Ванины руки, втянул в себя воздух от ребенка, как будто пытаясь запомнить его запах, взмахнул хвостом, переступил с ноги на ногу и, подняв голову, стал смотреть на Ваню.

Гнедко был очень крупным, его рот был наравне с Ваниной головой, и мальчик боялся, что конь схватит его за шапку, или за голову. Мать велела Ване погладить лошадь по ноге, по боку. Сначала не решительно, а потом смелей и смелей Ваня стал гладить ладошкой лошадь. Гнедко косил глазом, кожа его слегка подрагивала на Ванины прикосновения, но стоял смирно. Так они стояли и знакомились в течение часа. Потом, когда Ваня уходил в дом, Гнедко повернул голову, провожая его взглядом, и тихо заржал на прощание.

Мало что известно о школьных годах Ивана. Лишь скупые строчки, которые гласят о том, что с 1911 по 1914 годы Ваня обучался грамоте в Новошипуновской церковно-приходской школе. Надо отметить, что в те далекие времена, дети поступали в 1-ый класс в возрасте 10-11 лет. Девочек не брали в школу совсем. Мальчику достаточно было изучить чтение и счет.

В церковно-приходской школе в роли преподавателей выступали попы, и они обучали в основном богословию. Год-два обучения – это был большой прогресс! 4 года могли позволить себе обучения дети богатеев. Таких, после выпуска называли учеными.

Какое-то время Ванин отец тоже был учителем. Мать, Марфа Филофеевна, рассказывала Ване, что отца выдвинуло общество на учительскую деятельность. За обучение ему платили 8 пудов пшеницы в год. А учебный год в те времена начинался с Покрова дня и заканчивался 1 мая, перед сельхозработами. Мальчишки, окончившие школу в 14 лет, считались в хозяйстве серьезными работниками.

Более подробно о том, как учились дети бедняков в ЦПШ, описывает Александра Ивановна в своих воспоминаниях. Позже мы вернемся и к ее запискам.

На момент написания воспоминаний брат и сестра проживали в разных городах: Иван Иванович в Сочи, Александра Ивановна – в Москве. Для связи существовала только почта. Поэтому, они не могли сопоставить свои записки. К сожалению, подтвердить что-то, или опровергнуть – не представляется возможным.

Старые люди, которые еще хоть что-то могли помнить… Их нет среди нас. Они ушли туда, откуда нет возврата, и унесли с собой крупицы нашей с Вами истории. Публикация про школу подготовлена на основе воспоминаний Александры Ивановны Мироновой.

Рядом с церковью в селе Новошипуново стояла школа, которая состояла из одной комнаты. В зимнее время комнату отапливала печь голландка, которая не в состоянии была нагреть большую классную комнату, потому в продолжении всей зимы, дети на уроках очень мерзли, а на перемене бежали к печке и грели руки. В такие дни чернила застывали в чернильницах.

Для питья в классе стояло ведро с водой и железной кружкой для всех. Многие дети были очень плохо одеты: самотканные рубахи, старые отцовские валенки или сапоги. Детской обуви ни у кого из бедноты не было. В школе учились дети середняков и бедняков, а богатые увозили своих детей учиться в город.

Учиться в школе считалось большой честью, поэтому учились хорошо, двоек почти не было. Не выучить урок считалось большим позором на все село. Писали красиво. По окончании школы знали элементарное счетное дело. Но не все заканчивали все три отделения церковно-приходской школы. Большинство детей, получив элементарные навыки письма и чтения, после второго года обучения заканчивали свой курс науки, и уходили работать в хозяйство.

Окончившие все три класса и сдавшие экзамены, считались учеными. Их так и называли – ученые. Они назначались в писари, или помощники писаря, купцы брали учениками за прилавок. Закончивших школу были единицы.

В первый класс дети поступали в 10-11 лет, и к 14 годам получали полный курс обчения. Мальчик в 14 лет в хозяйстве был уже серьёзный работник. Девочек на обучение почти не отдавали. Александре повезло – ее отец был из прогрессивных людей, одно время работал в школе учителем, и в 1903 году она пошла в школу, будучи грамотной. Но посещала ее только в теплое время. Когда были холода, Александра оставалась дома, и занималась с сестрой.

Занятия в школе начинались с Покрова, то есть с 1 октября, и до Пасхи, независимо от календарной даты. Дети середняков дружили между собой. Дети бедняков сторонились тех детей, родители которых были зажиточны. Александра вспоминает, что они сильно не любили одного мальчишку - сына заводчика.

Он был младше классом, такой хрупкий, маленький, но сильно надоедливый. Всегда преследовал девочек. Они его так и называли – девичий пастух. Убегали от него. Однажды он особо надоел, Александра поймала его, и выбросила из класса в окно! Мальчик принял как должное, и никому не пожаловался: ни родным, ни учителю.

Отцу было 43 года, когда он скоропостижно умер от скоротечной чахотки. Сгорел за полгода. Он заболел ранней весной, а поздней осенью его не стало. У матери на руках осталось шестеро детей. Ей выдали единовременное пособие по потере кормильца в размере 200 рублей. Хотя по тем временам это считалось большой суммой, но и она скоро иссякла. Теперь матери самой приходилось изыскивать средства на пропитание. Она вынуждена была продать несколько лошадей. Коров – оставила. Молоко сдавала на завод – этим и жили.

В 1907 году Александра окончила в селе церковно-приходскую школу. Матери посоветовали похлопотать относительно её дальнейшего обучения на государственном довольствии в г. Томске, как дочь учителя из многодетной семьи и сироту. Собрали документы, и осенью мать повезла Александру в Томск.

Это было очень большое событие в её личной жизни, и в семье. Марфа Филофеевна никогда одна не ездила в город. Тем более в Томск, он расположен очень далеко от Новошипунова. Мать привезла Александру в Томское Епархиальное училище. Там её спросили, хочет ли она продолжить обучение, ведь ей придется жить одной, вдали от родных.

- С большим удовольствием, – ответила девочка.

Очень уж ей хотелось найти ответы на вопросы, которые мучили ее с детства. Особенно про звезды. Часто вечерами она уединялась в каком-нибудь уголке на улице, и часами наблюдала за звездным небом. Ей не давал покоя один вопрос: кто посадил звезды на небо?

Она спрашивала взрослых об этом, и ей говорили: так сотворил Бог! Но у Александры сразу же возникали другие вопросы: кто есть Бог? Где он? Как он мог так высоко забросить звезды? Александра очень хотела много знать, и надеялась получить ответы на все свои вопросы.

Иной раз, я просто впадала в ступор перед обилием материала, взаимоисключающего друг друга. Брат и сестра Мироновы оставили для нас несколько эпизодов из детства, по прочтении которых понимаешь, что это было счастливое время, еще не запятнанное кровавыми событиями последующих лет. В Российской империи еще не произошла Октябрьская революция, спустя год после которой, на всей её территории разразилась мучительная и кровопролитная гражданская война. Читая их воспоминания за тот период, понимаешь, что в деревне, несмотря на бедность, шла своим чередом мирная, созидательная жизнь.

Согласно рукописной ревизской сказке, что хранится в Государственном архиве, наше село образовалось в 1785 году, и называлось оно тогда Нова Шипунова. По сведениям архивных источников первым переселенцем считается Федор Шипунов, сын Федоса Шипунова, переселившегося в деревню Бесстужево Чарышской волости из деревни Шипуновой, что была в ведомстве Бердского острога. Федос же, в свою очередь, был сыном беломестного казака-раскольника Спиридона Шипунова. Вслед за Федором сюда приехали два его брата, а затем и другие крестьяне. Так образовалось небольшое поселение, которое с годами только разрасталось. Фамилия первожителя Шипунова - и послужила названию села.

Существует еще одна версия, почему так названо село. В те времена, когда окружающая природа еще не была нарушена присутствием человека, эти места были облюбованы перелетными гусями-шипунами. Оттуда пошло название речки Гусишки, которая была удобным пристанищем для гусей, и название деревни.

А вот в записках Миронова И.И., которые он составлял по рассказам старых жителей, и данным бывшего парторга села, который приезжал к Миронову в Сочи летом 1974 года, Новошипуново стало заселяться в 1861 году, и первый поселенец был Шипунов Семен, и поселился он на территории современной Киргизовки. Семен Шипунов – отец Филиппа Семеновича Шипунова. А Филиппа, по его собственным воспоминаниям, в село привезли в восьмилетнем возрасте. И он хорошо помнит, что они не были первыми поселенцами, и что не селились на Киргизовке, что к их приезду в деревне было полно народу, и жили они в деревянных домах и в полуземлянках за речкой, напротив современного моста через Маралиху, примерно там, где в начале 20 века жили Ровенские, Барсуковы и другие. Впоследствии, эта часть села так и стала именоваться – Заречка.

Иван Иванович всю жизнь интересовался историей мест, где проживал. Это ему надо было, в том числе, и как учителю. Много рассказов он слышал и от других стариков села. Например, от человека по прозвищу Зола, самого справедливого на селе, родственника Ерофея Чебаевского. Из скупых и разрозненных сведений Миронов делает вывод, что село было заселено в середине 18-го века, примерно в 1740-60 годы, что позднее и подтвердили ревизские сказки. Причем, до первых поселенцев, местность уже населяли киргизы, казахи и алтайцы. Оттуда идет название части села – Киргизовка.

Земли центральной части села, где в бытность Мироновых проживали Балушкины, купцы Зимин, Дейкова, и где расположена была церковь и школа, поначалу распахивались под зерновые. И только когда население села стало прирастать за счет переселенцев из центральных губерний России, а также всякого рода ссыльных, постройки стали появляться на правом берегу Маралихи в устье Гусишки, и выше. Пахотные земли отодвинулись в верховье Гусишки; там же располагались пасеки зажиточных крестьян.

Первыми, будущий центр села, заселили Карамышев и Шипунов Филипп Семенович. Вплоть до 19-го века, около деревни росли сосны и ели. Берега речек, особенно по Выдрихе от Назаровой Шляпы и далее по реке Козлушке, были покрыты непроходимыми зарослями черемухи, калины, боярышника, тальника, малины, смородины.

Первые поселенцы строили свои усадьбы на местном лесе. И.И. Миронов вспоминает, что в детстве, бегая с детьми по горам за Гусишкой, и за кладбищем на Большой Сурье, они видели торчащие из земли старые пни. К началу 20-го века население Покровской волости, и в частности села Новошипунова, состояло из крестьян-сибиряков и переселенцев из Центральных губерний России. Люди бежали в Сибирь от голода и нищеты, от засухи и неурожаев, а некоторые безземельные - в надежде получить свой надел, чтобы кормить семьи. Они бежали сюда в поисках лучшей доли.

Было и еще одно сословие переселенцев - это беглые каторжане из тюрем и ссылок. Эта категория переселенцев была полностью бесправная, ибо не имела документов. Но местное население с пониманием относились в таким людям, терпели их, и даже помогали устроиться. Практически, в каждом дворе сибиряка была баня. Сердобольные хозяйки оставляли в банях пропитание и одежду для беглых, и первое время они находили там приют, скрываясь от властей. На люди почти не показывались. Но мало-помалу привыкали, и оставались на постоянное местожительства, нанявшись в работники к богатеям.

Разумеется, их нещадно эксплуатировали, платили гроши, а некоторых и вовсе брали в срок. Не имея на руках никаких документов, они вынуждены были терпеть, лишь бы вновь не попасть в тюрьму. Некоторые богачи имели в хозяйстве по 5 батраков. Для большего удобства они строили на своих землях заимки. Одни ближе к посевам, другие к пастбищам, третьи к пасекам. В заимках и проживали батраки.

Сеяли в основном яровую пшеницу, овес и ячмень. Редко – рожь. Выращивали лен, из волокна которого ткали холсты. Коноплю выращивали для масла. Конопляные волокна также обрабатывались, и из него бабы ткали грубую мешковину и половики. Излишки продуктов сельского хозяйства сбывали в Усть-Чарышскую пристань, в горные области, а так же в засушливые степи.

Зимой снаряжали целые караваны подвод, по 70-80 штук, и отправляли на ссыпные пункты. В своих амбарах оставляли по 200-500 пудов семян, а иногда и больше, на непредвиденный случай. В хозяйствах держали коров, лошадей, овец, кур и гусей.

Деревенские купцы Дейков и Зимин имели магазины, Дейков вдобавок владел маслодельным заводом. Крестьяне сдавали молоко на завод, а взамен получали из магазина разные товары. Кожевенный завод принадлежал Сыркину. На селе властью считались: поп, церковный и сельский старосты, купцы и кулаки. А вся беднота у них была в подчинении. Вот с таким социально-экономическим положением село Новошипуново вступило в 20 век.

Тяжек крестьянский труд. Работая с темна и до темна на своих подворьях, и в хозяйствах богачей, крестьяне чтили праздники, соблюдая христианские обычаи, и умели веселиться. В праздничные дни и посты ходили молиться и говеть в церковь. Вечерами устраивали посиделки. Девушки приносили рукоделие, парни гармошку – и начиналось веселье.

В зимнее время, после уборочной страды, игрались очень веселые, многодневные свадьбы. Празднество затягивалось на 8-10 дней. Крестьяне в те времена не баловались водкой, но вот пиво лилось рекой. Почти в каждом дворе были пасеки, поэтому хозяйки варили медовуху в больших количествах, на все случаи жизни.

Но самым веселым праздником считалась Масленица, которую праздновали всей деревней целых четыре дня. Столько же дней стряпали пирожки с рыбой и варили в масле вкуснейшие кулебяки. На масленицу было принято кататься на лошадях, запряженных в сани. До блеска чистились хомуты и уздечки. Лошадей наряжали, в гривы и челки вплетали крашеные волосы, сани устилали коврами.

Зимой все игры и развлечения были на улице. Зимы были снежные, и дети с удовольствием катались с гор на санках, играли в снежки, рыли пещеры в сугробах, соревновались, кто дальше и дольше пробудет и пробежит босиком по снегу, конечно чтобы родители не видели. И вообще, много времени проводили на свежем, морозном воздухе.

За селом в юртах жили казахи и киргизы. Дядя Ивана и Александры дружил с ними, и часто водил племянников к ним в гости. Чужеземцы принимали их дружелюбно. Женщины-киргизки наносили ответные визиты, и приходили к ним с мешками для гостинцев. Марфа Филофеевна, мать Мироновых, угощала их печеным хлебом и шаньгами.

Летом наезжали целые таборы цыган. Дядя водил ребятишек и в табор. Очень уж им нравились цыганские разноцветные костюмы, песни и танцы. Общение с этими людьми в будущем помогло им находить общий язык, и понимать людей другой национальности. Однако, крестьяне сторонились чужеродцев, считали ниже себя, погаными, из одной чашки не пили.

В горах собирали различные камни, которые потом возили в город для исследования. Иногда собиралась целая кавалькада всадников, и они ехали в лес на несколько дней за ягодами, и за грибами. Это было самое веселое для всех время.

Особенно на общем фоне сестер и подруг выделялись Александра и Мария: и по наружности, и по характеру. Обе были отчаянно смелые, никого и ничего не боялись. Александра ко всему очень любила лошадей. Ей приводили молоденькую лошадь, Александра давала ей имя и всему обучала сама.

Большим другом для детей была кроткая гнедая лошадь по кличке Цыган. Наклонив голову, она позволяла ребятишкам по шее забираться на ее спину. А когда дети были слишком назойливы, она умела так трясти своей кожей, что мелюзга сползала вниз.

Дети заплетали гриву и челку в косы, завязывали банты – лошадь терпеливо сносила. За это они угощали Цыгана пирогами и сахаром. Александра запомнила один случай. Ей в ту пору шел третий год, а ее дружку Мишке – четвертый. Дядя повел Цыгана пастись на гору, а детишек посадил верхом, велев маленькой Саше держаться за Мишку. Сам отвлекся на разговор со своим другом.

Мишка никогда не сидел верхом на лошади, и когда Цыган пошел, он повалился на землю, и Саша за ним. Цыган остановился и спокойно обнюхал ребят. Досталось тогда дяде от матери Александры, после чего он никогда больше не сажал ее на Цыгана.

Но не всегда Цыган был таким осторожным. Саше было 8 лет. Однажды мать послала ее зачем-то в погреб. Цыган дремал возле погреба. Александра решила пошутить с ним, и сзади дернула коня за хвост. От неожиданности он испугался, и так лягнул девочку, что та отлетела далеко назад. Цыган отошел, оглянулся, и сконфуженно пошел прочь.

А у Саши долго на ноге красовался синяк в виде подковы. Только она никому об этом не сказала, и молча носила его. Были у Александры и другие лошади. Гнедого Ваську угнали беляки. Звездочка была – но Александра уехала надолго на обучение, и она ушла в табун.

Был конь Мышонок – до конца своей жизни жил у матери. Александра приезжала к маме на каникулы через 10 месяцев, и он узнавал её. Стоило только покликать его по имени, как он галопом мчался на голос.

Из предыдущих публикаций мы знаем, что брат Александры Иван был любознательным мальчиком, любил природу, рыбалку и лошадей. Однако, не все так гладко и сладко было у Мироновых. Письма Ивана Ивановича донесли до нас несколько неоднозначных эпизодов, которые заставляют крепко задуматься: а так ли правильно жили наши предки?

И не из прошлого ли нашей деревни мы получили сейчас то, что получили? Озлобленность, зависть, мракобесие, и как результат – негативная аура села и суицидное настоящее. Невольно вспоминается статья Татьяны Труфановой «Вынуть из петли старинное алтайское село Новошипуново», в которой и автор статьи, и жители села, анализируя трагические события последних лет, видят во всем какое-то проклятие.

Я не хочу сейчас вдаваться в подробности и анализировать события, о которых знаю понаслышке. Но кажется мне, негативная аура села, корнями уходит в историческое прошлое. Посудите сами: львиная доля переселенцев – это люди обездоленные, голодные, нищие, озлобленные, которым приходилось тяжко выживать, и практически, даром работать на нескольких богатых людей.

Потом - революция, гражданская война, продразвестка, коллективизация, голод, сталинские репрессии, новая война, разруха, снова голод и т.д. И лишь полтора десятка лет, когда появился в деревне лидер, ценой собственной жизни, улучшивший социальное положение крестьян, дали передышку людям.

К хорошему привыкается быстро. И впоследствии, деревенский менталитет: «моя хата с краю», и «взять то, что плохо лежит», сыграло решающую роль в последующих событиях. Накопившаяся энтропия взорвалась, как мыльный пузырь, на фоне политических событий в стране, когда на глазах миллионов рушился целый мир под ногами.

Но вернемся к воспоминаниям И.И Миронова. В одном из писем, отправленном сестре своей Александре, Иван Иванович упрекает её в том, что она многое забыла, и путает в памяти не только имена, но и события. Вот что он пишет:

«День добрый всем! Сегодня получил от тебя письмо. Сначала его прочитала Катя (жена И.И. прим. Н.Ч.). Я дрова колол на улице, но вот читаю его. Удивляешь ты меня Александра с каждым письмом. Оказывается, в памяти у тебя плохо сохранилось то, как ты жила в Шипуновой, все ты забыла и все путаешь.

За нашим огородом жила Шалагайка-Родиха, которая лазила к нам через наш огород. И когда только я выкупал ее в ополосках, только тогда не стала ходить к нам через огород. А ее зятя звали Михаил Ладнов, а не какой-то Петр, которого ты выдумала.

За нашим коровьим пригоном жил Кизейкин Василий, по прозванию Брехун, с которым еще подрался пьяный Дмитрий Порфирьевич Авров. Он его напоил, он же его как следует отколотил за нашу мать, так что его унесли от нас. Это правда, что у него было много свиней, не 50. И были очень злые собаки.

Это же ведь я тогда проткнул бок его свиньи раскаленным прутом, отчего она через неделю сдохла. Так и не узнали, кто это сделал. Я это сделал потому, что соседская свинья всегда рыла под нашим плетнем и огорода, и пригона, а потом ложилась и валяла плетень».

Я специально публикую отрывки из этого письма. Впереди нас ждут события из героического прошлого Ивана Ивановича, попавшего в самый центр водоворота гражданской войны и строительства новой жизни. Но – героями не рождаются. Их таковыми делает жизнь и ситуация. Жизнь героев наших публикаций протекала в деревне, и разумеется воспитание, быт, образ жизни, учеба – все повлияло на дальнейшее мировоззрение.

Надо сказать, что дети Мироновых особо отличались от остальных стремлением и любовью к знаниям. Это была особая любовь, жадная до знаний и просвещения. Иван Иванович мечтал стать геологом, как одна из его сестер, чтобы изучать происхождение, развитие и строение Земли. Но судьба распорядилась иначе.

Он стал учителем, как его отец и две старших сестры. И всю свою сознательную жизнь нес знания людям, воспитывая молодое поколение, в т.ч. и на примере своего героического прошлого, о котором речь еще впереди.

Лиственница в разы прочнее дуба, очень сильно пропитана смолами, с высокой устойчивостью к грибковым заболеваниям, аромат смол обладал обеззараживающим эффектом. Лиственница не гнила в воде, а наоборот, впитывая в себя влагу, со временем приобретала твердость камня.

Первые поселенцы использовали лиственницу при строительстве домов, выкладывая из ее древесины нижние ряды срубов. Хозяева с лошадьми, имели возможность осваивать дальние лесные делянки, поэтому могли позволить себе построить дома и бани, целиком из лиственницы.

Самые бедные слои переселенцев, в т.ч. и беглые каторжники, довольствовались или временными ночлежками на заимках хозяев, как было сказано выше, а зимой обитающими в их банях, или строили себе полу-деревянные землянки, из различных строительных остатков, от более зажиточных крестьян.

С каждым годом, все больше семей прибывало на жительство в Новую Шипунову, и всё больше леса требовалось на постройки и на отопление домов. Постепенно, с лица земли исчезли ближние леса, от которых остались одни пни. К началу 20 века не осталось ни одного дерева!

Речка, приютившая на своих берегах новых поселенцев, называлась Маралиха. Лесорубы неоднократно наблюдали стада великолепных животных, с красивыми ветвистыми рогами у самцов, спускающихся с гор по Прилавку на водопой к реке. Этих пугливых животных с гордой осанкой, старожилы называли маралами. От них-то и пошло название речки.

А Прилавком народ сразу же окрестил склон под горою, над крутым берегом Маралихи, как будто специально срезанный ножом. Получилось ровное удлиненное плато, по которому дикие животные мигрировали туда-сюда, в поисках пропитания. В трех-пяти верстах от Новой Шипуновой протекала другая речка, носившая название Выдриха. Имя свое она получила от изобилия живущих по ее берегам зверьков - выдр.

Выдра –это ценный пушной зверек, однако охота на него была затруднительной - зверек был пуглив и осторожен, а в те времена ружей у простого населения не было. Свои норы выдры делали по берегам реки, при этом, один выход у них был в воде. Выдры прекрасно плавали, и могли продолжительное время пребывать под водой. Питались они рыбой, которой богата была река. А еще выдры любили лакомиться яйцами водоплавающей птицы, разоряли их гнезда, утаскивали птенцов, и даже нападали на взрослых особей.

Первые поселенцы вовсю использовали дары природы для выживания. На болотах, в верховьях Гусишки, селилось множество водоплавающей птицы. Во время их гнездования и кладки яиц деревенские женщины с детьми ходили на эти болота, собирали яйца и приносили домой полные ведра на коромыслах. Некоторые хозяйки умудрялись подкладывать яйца диких птиц под домашних, и из них выводились утята и гусята.

Однако, подросшим птенцам надо было либо подвязывать, либо подрезать крылья. Если, кто забывал это сделать, то выросшая птица просто-напросто улетала на волю. В результате варварского отношения к птицам людей и выдр, уже к 1910 году наблюдалось резкое уменьшение популяции диких гусей и уток. Теперь, по большей части, они селились далеко от поселения, в камышах на реке Выдрихе.

Деревенские гуси и утки, в том числе шипуны китайской породы, облюбовали устье речушки, впадающей под горой в Маралиху. Водоплавающие, практически, жили на этой речке, изредка приходя на хозяйское поместье, чтобы подкормиться пшеничкой. Они резвились на воде, ныряли под воду, вылавливая мелкую рыбешку, мирно соседствовали, ругались между собой и дрались, и тогда чистые воды речушки, усыпанные мелким пером и пухом, приобретали белый цвет. Местные жители прозвали речку Гусишкой.

Впрочем, это не единственная версия наименования речушки. Делясь своими воспоминаниями о жизни села, Александра Иванова утверждает, что первые поселенцы, которые начали обустраивать правый берег Гусишки, носили фамилию Гусевы. От их фамилии, якобы, и пошло название и речки, и украйка, который до сих пор так и называется – Гусишка.

Вода в Гусишке была холодная и прозрачная, так как её питали многочисленные ключи, которые били из-под гор на протяжении всей ее длины. Начало свое Гусишка брала из природных ключей верстах в двух-трех от Толстой Сопки. Говорили, что деревенские мужики пробовали достать дно в этом месте, связав между собой несколько вожжей с привязанным камнем – дна не достали.

С одной стороны речку обрамляли зеленые сопки, которые с ранней весны и до поздней осени цвели изобилием дикорастущих трав и цветов, а с другой - крутые яры, состоящие из красной глины. Население быстро нашло применение глине в быту, используя ее при строительстве хозяйственных построек, домов, бань и печей.

Дети и некоторые взрослые, большей частью старики, промышляли рыбалкой на местных речках и небольших озерках, называемых лягами, которые были полны всяческой рыбой. Так, например, в Гусишке ловились пескари и гальяны, Выдриха и Марушка изобиловали налимами, щуками и окунями, в Маралихе водились окуни, чебаки, красноперки, ерши, Козлушка была богата тайменем и хариусом.

И хотя рыбалка была отличным источником дополнительных пищевых ресурсов - она не была в почете у крестьян, а считалась эдаким бездельем, праздным времяпровождением, а рыбаков откровенно считали бездельниками. Находились любители поохотится на мелких зверей. Охотничьего оружия разумеется ни у кого не было, поэтому охотились при помощи различных ловушек. На зайцев и птиц устанавливали петли, на зверей покрупнее – лисиц, волков - рыли ямы.

Садов на своих поместьях почти не разводили. Всякой ягоды было предостаточно в забоках, на горах и лугах в шаговой доступности. Достаточно было выйти хозяйке с детьми на ближнюю лужайку, и за короткое время набирали полное ведро ягод. Старожилы помнят времена, когда в забоках ветки смородины и малины клонились к земле под тяжестью созревших плодов. Калину запасали мешками. Ягоду сушили, черемуху мололи на домашних мельницах или толкли в чугунных ступках, а зимой заготовленную впрок ягоду использовали в выпечке, или варили кисели.

Первые поселенцы Шипуновы были далеко не бедными людьми, ибо в их хозяйствах были домашние животные, птицы, а главное – лошади. Наличие лошади или лошадей, сильно облегчало труд семейства, была возможность распахать лишнюю десятину-другую земли, а это значит, что посеянной пшеницы и овса уродится на порядок выше. Возле дома хозяйки высаживали немного капусты и корнеплодов.

Садов не разводили совсем, в этом не было необходимости. Соседние забоки изобиловали разнообразной ягодой, так что недостатка в витаминах не было. И лишь некоторые любители выкапывали в забоке кусты черемухи, калины, смородины и облагораживали свои поместья.В основном, дворы использовались для вольного содержания скота. Кроме пшеницы и овса, часть полей отводилось под рожь, ячмень, горох, лен и коноплю.

Роскошное весенне-летнее разнотравье, ароматные медоносы, цветущие луга, поля и горы, поспособствовали зарождению и распространению среди поселенцев пчеловодства. На тех же заимках или в забоках на побережье Выдрихи и Маралихи стали появляться первые пасеки. А медовый урожай просто превзошел всяческие ожидания.

Такого терпко-сладкого, ароматного, нежнейшей консистенции меда, первые любители-пчеловоды не ели никогда. Мед заменил селянам дорогой и недоступный сахар. На меде стали делать медовуху, заливали медом ягоды, например калину, хозяйки выпекали различные пирожки, начиненные сушеной ягодой и сдобренные медом. Различная выпечка, особенно праздничная, не обходилась без меда.

О меде первых пчеловодов Новой Шипуновой люди слагали легенды, распространяя их по всему краю. Губернские купцы, пользуясь слухами, стали наведываться в глухие поселения с предложением обмена товарами. Предлагалось крестьянам обменивать излишки сельхозпродукции, в т.ч. и меда на товары народного потребления, как то: мануфактуры, скобяные изделия, гончарные, и многие другие, нужные в хозяйстве, товары.

Утеплялись землянки подручными средствами: глиной, землей, золой, навозом, соломой, камышом. Нищие, обездоленные люди, намучившись в острогах и на каторге, были рады и такому жилищу. Однако, не всем так везло. Много всякого люда скрывалось по лесам, оврагам, в полях и забоках, в ущельях гор.

Бывало, что по весне, из снегов вытаивали трупы бродяг, и их приходилось как-то захоранивать на местном кладбище. Частенько, местные жители находили трупы умерших людей от истощения, или болезней, в сильно потрепанной одежде, без обуви. Блуждая по окрестностям, эти люди, встретив в лесу, или в забоке селян, просили хлеба, или чего-нибудь съестного. А в холодную и дождливую пору ночью тайком пробирались в хозяйские бани, где согревались и отсыпались.

Со временем в деревне появился обычай, для таких несчастных у страивать на входе у двери полочку, куда хозяйки клали хлеб, соль, другой провиант, иногда что-нибудь из старой одежды. Сибиряки регулярно топили бани, иногда и по два раза на неделе, чтобы незримо, хоть как-то помочь беглым. Холодные, голодные и оборванные бродяги, после того как семья намоется и напарится в бане, имели возможность помыться самим, и прожарить на каменках завшивленную одежку. Ранним утром они тихо исчезали, а сердобольные хозяйки проверяли, все ли взято с полочки? И вновь и вновь пополняли запасы импровизированных кормушек.

К сожалению, такие люди, были источником распространения различных инфекций и болезней. Поэтому, баням придавалось огромное значение, и прежде чем построить дом, в первую очередь, хозяин строил баню, как правило - на берегу реки, поближе к воде. Мужики и бабы неистово парились березовыми вениками, настоянными в горячем щелоке или квасе.

Щелок делали очень просто – сыпали в чан с горячей водой немного древесной золы, вода отстаивалась, становилась мягкой, и отлично промывала длинные волосы сельчан. Ведь в старые времена женщины никогда не стригли свои волосы, да и мужики носили густые бороды и длинные волосы, грубо подстриженные «под горшок».

Летом, после парева, обливались ледяной водой, которую специально для этого натаскивали из ближних ключей, а в зимнее время, имели моду, напарившись до изнеможения, выскакивать на мороз, и растирать себя снегом. Селяне по праву считали этот метод самым лучшим средством от болезней и простуд, и для поддержания здоровья, силы духа и тела.

Ни о какой медицинской помощи в те времена не было и речи. Врачи, фельдшера и сестры милосердия – это прерогатива больших губернских городов, редко – уездных. Поэтому, в деревнях была высокая смертность, выживали самые сильные. Первые поселенцы пользовались услугами разных знахарей, колдунов, травниц, костоправов и повитух. В основном, знахарством занимались старые женщины, которые готовили из разных трав всяческие настойки, делали мази на сале, на дегте, на смоле, лечили кровопусканием, а в основном наговорами и нашептываниями.

Как правило, примитивные лекарства приготовлялись без соблюдения санитарии, вскрытые вены после кровопускания залепливали своими мазями, присыпали золой, а то и землей и туго забинтовывали тряпками. Раны долго не заживали, болели, воспалялись, загнивали, и людям приходилось вновь и вновь обращаться к горе-лекарям.

Однако, среди разного рода знахарок были действительно знающие лекарственные свойства трав, и они успешно применяли их при лечении. Частенько в поселения заходили странствующие попы, монахи и монашки, или те, кто выдавал себя за таковых. Они так же брались лечить больных, но их методы были куда прозаичнее. Их лечение состояло из молитв, и отпаивания больного, якобы, святой водой, взятой из какого-нибудь источника, неподалеку от населенного пункта. Независимо от результата, а как правило, его и не было, эти люди брали плату за свои манипуляции – одеждой и пропитанием.

«1965 год. Вот и еще один из моих родственников ушел в небытие. Туда - откуда не возвращаются. Всё меньше и меньше родственников, дальних и близких, остается у меня. 24.01.1965 года умер Дмитрий Порфирьевич Авров. Муж сестры Варвары, второй зять по старшинству. Сама она умерла еще в мае 1953 года. Умерла неожиданно.

У Дмитрия были какие-то болячки, атеросклероз, но, как и любая другая – его смерть также была не ожиданной. А ведь совсем недавно, на Новый 1965 год, я получил от него поздравительное письмо. Он писал, что трижды ездил в Черкесск, и ему стало гораздо лучше. Дмитрий Порфирьевич много сделал для меня, был своего рода старшим братом. Старался помочь не только мне, но и другим моим родственникам…»

Ивану было 14 лет, когда Авров забрал его к себе в Онгудай, и хотел сделать из него телеграфиста (почтового работника). Сам он в те времена занимал стратегическую должность, работая на юге азиатской части России, недалеко от границы с Монголией. Он был начальником отделения связи в Горном Алтае, в селе Онгудай.

Иван приехал к Авровым не один, а со старшими сестрами Александрой и Зоей, которые осенью стали работать в школе учительницами. В школе обучались в основном дети алтайцев, русских было мало. Иван поступил в ремесленную школу, в которой обучали разным ремёслам: столярному, слесарному, пчеловодству и другим. С ним учились ребята – алтайцы его возраста, и несколько старше.

Одновременно, Иван присматривался к почтовому делу, а конкретно – к работе на телеграфе. Дмитрий Порфирьевич обучил его азбуке Морзе, ведь в те времена связь на дальние расстояния устанавливалась при помощи аппарата Морзе.

Первое лето в Онгудае было насыщенным и познавательным. Каждое воскресенье, а иногда и среди недели, они впятером: Дмитрий с женой Варварой, Александра, Зоя и Иван, отправлялись в горы. Там, в лесах, созревало очень много различных ягод. Черемуха, малина, калина, рябина, клубника, черника, облепиха, брусника – Алтай всегда был благодатным местом для богатого урожая диких ягодных культур, которые были бесценным источником витаминов, и естественной сладкой добавкой к пище.

Варвара была отменной мастерицей по заготовке всяческих варений и сиропов. Делала различные ягодные настойки. Всё это укупоривалось в бутылки, и отправлялось на хранение в подвал, а там бутылки прикапывались землей. Ближе к осени, когда в лесах появлялись различные съедобные грибы, они снова отправлялись в лес, теперь уже за грибами.

Варвара мастерски умела солить и мариновать грибочки. Ей в этом помогали сестры. Кроме сбора ягод и грибов, любимым занятием у всей семьи была рыбалка. Всякий раз, они облюбовывали новое место среди бесчисленных рек, речушек и ручьев, где ловились хариус, чебак, таймень или ускуч.

Иван вспоминает одну комичную историю, которая произошла с ними в сезон заготовки варений. В те дни ягод было заготовлено столько, что сестры не успевали управляться с ними, и ежедневно возились с сиропами до поздней ночи. Сироп из черной смородины залили последним, и в спешке зарыли в землю в подвале.

Прошло несколько дней. Однажды ночью в доме начался переполох. Надо сказать, что квартира Авровых, состоящая из четырех комнат, находилась во втором этаже почтового помещения. В нижнем этаже почта занимала три комнаты и коридор с двумя кладовками. Кладовые круглосуточно охранялись вооруженной охраной.

Внизу находилась кухня, где Варвара колдовала над обедами. Под полом кухни был подвал, или погреб. В нем была, обитая железом дверь, которая выходила на улицу. Изнутри дверь закрывалась на висячие замки. Кроме замков там была установлена деревянная задвижка.

В ту ночь, едва легли спать, как в темноте, где-то рядом, раздались глухие не то выстрелы, не то взрывы. Выстрелы прозвучали чередой несколько раз подряд. В помещении почты, кроме обязательного дежурного телеграфиста, работали еще трое почтовых работников, и три казака из охраны почтовой службы. Всего 7 человек.

Вообще, в то время почтовая служба Онгудая состояла из тридцати человек. Ваня даже не всех работников знал. Дмитрий Порфирьевич только лег спать. Услышав подобие взрывов, он моментально оделся, схватил оружие и убежал вниз. Дежурный телеграфист с перепугу, не разобравшись в чем дело, уже позвонил начальнику караула почты в казарму, которая находилась примерно в километре от почты. Оттуда вскоре прискакал наряд в несколько человек.

Варвара велела всем быстро одеться и отвела к себе в спальню. Сама вооружилась охотничьим ружьем, второе ружье отдала Александре, а Зое, которая была старше брата на три года, и Ивану приказала лечь на пол. Вооруженные сестры встали у окон, выходящие во двор. С улицы послышались голоса стражников. В те времена, охрану называли стражей. Все громко разговаривали, и устрашающе бряцали оружием. У них были шашки, винтовки и наганы.

Хорошо было слышно, как стражники ходили внизу по всем комнатам, проверяли крепления ставен, которыми на ночь закрывали окна, закручивая на болты. Двое стражников поднялись наверх. Увидев лежащих на полу брата с сестрой, и двух сестер с ружьями, они весело расхохотались. Стражники успокоили всех, сказав, что в доме нет никого посторонних, кругом выставлена охрана, телеграф работает в штатном режиме, связь с Бийском, до которого 700 км., и с Кош-Агачем, стоящим на самой границе с Монголией – не нарушена, и все работает нормально.

Решено было всем спуститься вниз. Там находились вооруженные люди. Охраняемая дверь была на замке, и на засове. Все бурно обсуждали случившееся, как вдруг совсем рядом снова раздался взрыв, и что-то зашуршало. Иван сильно вздрогнул от неожиданности, а сестры закричали в испуге.

Дмитрий резко оттолкнул Ивана с сестрами к стене, а сам начал отмыкать западню в подпол. Охране велено было встать кругом, держа на изготовке оружие. Дмитрий отличался недюжинной силой. Он рывком рванул на себя тяжелую западню, и немного выждав, крикнул в отверстие: «Кто там? Выходи!» В ответ стояла тишина.

Дмитрий дважды выстрелил из нагана в темноту подвала. Снова тишина. Один молодой парень из охраны начал спускаться вниз. Едва он одолел несколько ступенек, как снова раздался взрыв. Стражник от неожиданности свалился вниз, загремев шашкой и винтовкой, а из отверстия вылетели комья земли и песка, которыми задуло две свечи, и запорошило глаза.

Из подвала послышались крепкие ругательства. Вскоре показалась голова стражника без фуражки, измазанного чем-то липким, с головы стекали ручьи непонятно чего, запахло ягодами, медом и чем-то приятным. Никто не мог понять, что там произошло, но все засмеялись. Даже всегда серьёзный Дмитрий Порфирьевич улыбнулся, глядя на жалкую фигуру стражника. И пока тот умывался из умывальника, Дмитрий выяснил, что стражник не ранен, нигде не ощущает боли, нет крови, только немного ушибся, падая с лестницы, да глаза запорошены землей.

Взяв у Вари свечку, Дмитрий сам полез в погреб. За ним спустились вооруженные стражники. И тут из подвала послышались веселые голоса и громкий смех. Один за другим, стражники вылезали из подпола. От смеха, они не могли вымолвить ни слова. Но все были тоже вымазаны чем-то липким и блестящим. Кое-где торчали белые лохмотья. Тогда, первый и последний раз, Иван услышал, как чертыхается Дмитрий Порфирьевич, и с упоминанием черта произносит страшное сибирское ругательство: «Разъязви тебя!»

- Да объясните же, что случилось? – закричала Варвара, услышав ругательства мужа. Успокоившись, Дмитрий сказал:

- Это твои варенья и настойки в бутылках взрываются! Полезай – и всё увидишь сама!

Дорогие земляки! Я с удовольствием пересказала эту историю, ибо искренне считаю, что любая информация о семье Мироновых, даже не связанная с нашей деревней, она несет в себе много познавательного, раскрывает черты характера каждого члена семьи Мироновых, рассказывает о быте и укладе жизни наших предков в период до 1919 года. Этот семейный эпизод, как маленький пазл, который заполняет собою недостающий элемент. Нашей с Вами истории.

И вот эти старые, пожелтевшие листки рукописей, имею честь держать в своих руках. Записки Александры Ивановны настолько информативны и эмоциональны, что не хочется нарушать целостность воспроизведения ее воспоминаний, а просто переписать их в том виде, в каком они дошли до нас через десятилетия.

Надо отдать должное Александре Ивановне. Ведь многие воспоминания были написаны ею в восьмидесятилетнем возрасте. Но как она владела словом! Читать ее описание окружающей природы – одно наслаждение. Да Вы и сами сейчас убедитесь в этом.

«17 ноября, 1975 год. Этот день для меня знаменателен тем, что мне исполнилось 80 лет. Ночью не спалось. Начала вспоминать о событиях такого длинного периода моей жизни, и постепенно передо мной встают картины Родины моей…

«Вижу чудное приволье, Вижу нивы и поля, Это русские просторы, это русская земля! Вижу горы и долины, Вижу реки и моря, Это русские картины, это Родина моя! Слышу пенье жаворонка, Слышу трели соловья, Это русская сторонка, Это Родина моя!»

Год моего рождения 1895-ый, 4 ноября (по старому стилю). В какой же счастливой точке земного шара произошло мое рождение? Это Алтайский край, село Новошипуново, Покровской волости, Змеиногорского уезда, Томской губернии.

Моё село находится в предгорьях Алтая, расположено в долине не большой реки Маралихи и ее притока Гусишки. Это небольшое глухое село, удаленное на сотни километров от крупных городов, водных и железнодорожных путей. Долго шли до него различные новости из Центра.

На юге и юго-востоке село окружено не высокими грядами гор, увалами и сопками, поросшими разнотравьем. Ранней весной горы покрываются голубыми незабудками, отчего становятся голубыми. Их сменяют цветы ириса и цветы дикой клубники. От этих цветов стоит такой аромат, что разносится не только по селу, но и попадает в дома. Летом в изобилии поспевают ароматные ягоды дикой клубники.

Далее на востоке и юго-востоке, горные гряды постепенно повышаются, их разделяют речные долины, и переходят в горные хребты, склоны которых покрыты густыми пихтовыми лесами. Еще выше растут ценнейшие породы лиственного леса. Еще выше взору открываются белые блестящие снежные вершины.

Немного западнее в синеве виднеется конусообразная вершина потухшего вулкана. Это гора Синюха, на вершине которой находится кратер, в котором образовалось озеро с прозрачной водой. Несколько восточнее Синюхи видна вершина под названием Избище. Наверху, на плоской поляне, выдвинулась сплошная каменная громада в виде высокого здания. Вокруг него разбросаны глыбы гранита, разноцветного кварца и слюды.

На соседнем хребте, издали виден высокий каменный столб, выточенная ветром породы под названием Столбянка, а рядом гранитные скалы в виде старинного замка. Доступ к этим вершинам сильно затруднен непроходимыми хвойными лесами и крутизной. Горные реки быстрые, с каменистыми порогами, и очень холодной водой.

Позади этих вершин виднеется массивная вершина горного великана – гора Рассыпная, усеянная громадными каменными глыбами. Выше этих великанов красуется самая высокая гора Белуха, которая возвышается на 4506 метров над уровнем моря, и её можно рассмотреть с этих вершин.

Белуха как будто выныривает из хаоса снежных ледников, и в свободном полете величественно царствует над морем горных цепей. Первый луч восходящего солнца, словно из прожектора освещает белую, блестящую, с кружевными склонами трехглавую Белуху. Спереди, восточная оконечность её алеет пурпуром, а сзади синеет пространство, еще не проснувшееся от ночной мглы. Незабываемая, чарующая взор панорама!

Реки, берущие начало в ледниках Алтая быстрые, шумные, с перекатами и холодной водой. Это Катунь, Бия, Чарыш, Алей, Иня, Уба, а так же много других мелких речушек. В них водятся ценные породы рыб: хариус и таймень. Северо-восточнее и юго-западнее села Новошипунова, увалы постепенно переходят в неоглядные степи с высокими травами и черноземными почвами.

Реки здесь более тихие и спокойные, по большей части мутные, илистые, с многочисленными омутами, в которых изобилует рыба: налим, щука, чебак. Во многих местах берега покрыты низкорослым кустарником: калина, рябина, черемуха, смородина, и все это густо переплетено хмелем.

Множество небольших болотистых озер, поросших камышом, в которых растет белая водяная лилия. Эти озера в летнее время облюбовывают перелетные водоплавающие птицы - гуси, утки».

Небольшой географический экскурс Александра Ивановна заканчивает строчками из стихотворения Ивана Никитина:

«Уж и есть за что, Русь могучая, Полюбить тебя, Назвать матерью, Встать за честь твою, Против недруга, За тебя в огне, сложу голову!»

Дорогие мои читатели! Я не знаю, какие чувства вызывает у Вас эта статья после прочтения, но про себя могу сказать лишь одно: восхищаюсь, восторгаюсь, и преклоняюсь перед этой легендарной, русской женщиной, нашей с Вами бывшей односельчанкой!

Это как надо проникнуться любовью к своей малой родине, чтобы в возрасте восьмидесяти лет, сохранить в памяти восторженные чувства от созерцания окружающей природы! И через десятилетия рассказать нам, потомкам, описать окружающий нас мир в ярких и радужных красках. То, чего мы порой не замечаем, или не хотим замечать, а бывает - не бережем.

Смею заметить, что я с Александрой Ивановной где-то на одной волне, хотя и в разных поколениях. Не случайно, что только на своей родине обостряются все чувства, которые до поры до времени запрятаны глубоко в подсознании. Только там ты понимаешь, что такое любовь, и искренние строки сами собой рождаются, как будто из невесомости:

- "В изумрудных глазах опрокинуто небо. В опрокинутом небе плывут облака. Никогда и нигде мы счастливее не были. Я – с тобой, ты – со мной, вместе мы на века.

В синеве моих глаз отражаются звёзды, Что мерцают влюблённым, освещая им путь. Не вернусь я домой – ни рано, ни поздно; Мне сегодня опять до утра не уснуть.

Корабли-облака величаво и стройно, Проплывают не слышно, наблюдая с небес, Как на бархате трав, может быть не пристойно, Мы любили друг друга в перезвоне сердец.

И шептал о любви взбаламошенный ветер. И о счастье журчал чистый, горный родник. В те мгновенья мы были едины на свете: Я к тебе, ты к земле, распластавшись, приник.

Небо! Солнце! Земля! Мать, родная, сторонка! Есть ли лучшая, в мире земном благодать? Льётся песня любви над землёю так звонко. Нет начала её, и конца не видать!"

На фоне дальнейших, отчасти кровавых событий, описываемых в своих дневниках братом и сестрой Мироновыми, записки Александры Ивановны проливают на свет и любовь к родному селу. Несмотря на то, что практически всю свою сознательную жизнь она жила и работала в разных городах и весях нашей необъятной Родины, у нее навсегда осталась в души любовь к природе Алтая, стремление к знаниям, любознательность, и восторженное восприятие, казалось бы, совсем привычных природных явлений.

Еще за год до восьмидесятилетия Александры Ивановны, в одном из писем к ней от 29 мая 1974 года, Иван Иванович Миронов пророчески сказал:
- «Александра! Я думаю, что мы не напрасно сейчас с тобой записываем воспоминания. Может быть, когда-нибудь, они послужат нашим потомкам. Может, лет через 20-30, эти записки, если сохранятся, попадут в нужные руки, и люди узнают о нас, и на нашем примере будут знать, как жили их предки, как строили новую жизнь в селе, будут вспоминать нас, и будут нам благодарны!»